о «дворцовом перевороте» и выкрики: «Дайте мне револьвер, я застрелю Сталина». Доказать террористические намерения следствию не удалось. 34 человека были приговорены к двум — восьми годам тюрьмы или ссылке на один — три года. Угланов получил должность управляющего рыбтрестом в Тобольске[1106].

В январе 1933 года Сталину и Молотову были направлены материалы по результатам слежки за троцкистами, ранее заявившими о своем разрыве с оппозицией: сохранилась глубоко законспирированная организация, насчитывающая более двухсот человек во главе с самим Смирновым. Она имела филиалы в Ленинграде, Горьком, Киеве, Ростове, группы в Госплане, Наркомтяжпроме. В ходе начавшихся арестов находили переписку с Троцким, антиправительственные листовки. Сроки тюремного заключения от трех до пяти лет и высылки до трех лет получили 88 человек, включая Смирнова, Тер-Ваганя-на, Преображенского.

Серьезные опасения вызывал рост оппозиции в союзных республиках, распространение сепаратизма на национальной почве. «Если не возьмемся теперь же за выправление положения на Украине, Украину мы можем потерять, — писал Сталин с юга в августе 1932 года. — Имейте в виду, что Пилсудский не дремлет, и его агентура на Украине во много раз сильнее, чем думает Редене или Косиор. Имейте также в виду, что в Украинской компартии (500 тысяч членов, хе-хе) обретается не мало (да, не мало!) гнилых элементов, сознательных и бессознательных петлюровцев, наконец, прямых агентов Пилсудского. Как только дела станут хуже, эти элементы не замедлят открыть фронт внутри (и вне) партии, против партии. Самое плохое, что украинская верхушка не видит этих опасностей»[1107]. Началась борьба с националистическими проявлениями. В январе 1933 года Молотов говорил:

— Мы указываем теперь на то, что ввиду обострения классовой борьбы на ряде участков в период развертывания борьбы за ликвидацию капиталистических элементов будет усиливаться и великодержавный шовинизм, и местный национализм, и поэтому необходимо усилить борьбу против шовинистов — в первую очередь великодержавных, антисемитов и т. п., а также против шовинистов местного типа — петлюровцев, алаш-ордынцев, мусаватистов и пр… Отрыв Украины от Москвы подорвал бы в корне основы большевизма, и этот факт был бы началом конца всего мирового большевизма[1108].

У Советского Союза были хорошая разведка и неплохая контрразведка. И на столы руководителей страны ложилась вполне достоверная информация о работе на территории Советского Союза иностранных спецслужб. Молотов подтверждал:

— В Маньчжурии под определенным иностранным покровительством усиленно завозились остатки белогвардейщины. Белогвардейцы в Маньчжурии и в Париже открыто строят планы об отрыве от СССР Дальнего Востока и создании при иностранной поддержке «буферного государства» на Дальнем Востоке с участием известных нам по интервенции 1918–1919 годов международных проходимцев вроде генерала Гайда и его шайки[1109].

Персонал японской разведки в Польше, Румынии, Латвии, Эстонии, Финляндии, на Ближнем Востоке за один только 1934 год вырос втрое. Советская разведка, которая читала всю японскую шифрованную переписку, доложила о планировавшихся взрывах мостов и тоннелей на Уссурийской железной дороге, планах использования мусульманского движения для внутренней дестабилизации СССР. Вдоль границ СССР были организованы японские военные миссии, являвшиеся одновременно разведывательными центрами, которые занимались заброской агентов на советскую территорию. В Харбине под покровительством японских спецслужб находилась штаб-квартира Российского фашистского союза[1110].

Следили за деятельностью подрывных центров в Европе. Во Франции, как утверждал Молотов, «открыто и систематически русские белогвардейцы ведут теперь усиленную кампанию за объявление войны против СССР»[1111]. Дело «Виккерс», похоже, выявило серьезную агентурную сеть Великобритании и вызвало острый конфликт с Лондоном. В обвинительном заключении по этому делу говорилось: «Берк, Рилли, Макдональд, А. Аннис, Г. Аннис, Шипли Поллит, Уотерс, Нордуолл и Кларк занимались военным и политическим шпионажем, тогда как Джул, Джолли, Корнелл, Маккракен, Кашни, Грегори, А. Смит, Фэллоуз, Ноуелл, Чарнок, Уотмауф — занимались шпионажем политэкономическим». Процесс по этому делу широко освещали английские журналисты, среди которых был и юный Ян Флеминг, черпавший вдохновение для будущей бондианы[1112].

Сбор информации об СССР, особенно о его военном потенциале, активно велся спецслужбами Польши, Финляндии, Эстонии, Латвии, Литвы. «Это не исключало, а нередко подразумевало передачу ими разведданных спецслужбам ведущих европейских стран»[1113].

Естественно, что гитлеровцы тоже активизировали работу против СССР, моментально начали создание антисоветских эмигрантских организаций. В июне 1933 года на стол Сталину и Молотову ложится добытый разведкой «Меморандум германскому правительству о необходимости поддерживать белогвардейские организации»[1114]. Агент «А-256» («Августа») сообщал, что Геббельс поддерживает «национально-большевистскую» группировку в СССР, которая «имеет значительное количество своих сторонников в крестьянстве, в Красной Армии и связана с видными работниками Кремля — оппозиционерами, которые добиваются экономических реформ и падения Сталина». В декабре 1934 года агент «Венера» подтверждал, что нацисты совместно с троцкистами разрабатывают террористические планы и что эта совместная организация имеет в СССР много сторонников, в основном в Красной Армии. Не случайно, что военная контрразведка и парторганы в армии работали без устали. Только в 1933 году из РККА было уволено больше 22 тысяч человек, в 1934–1936 годах — еще столько же. Но из высшего командного состава до середины 1936 года был арестован только комкор Гай (Бжишкян), который в пьяном виде поведал публике, что «Сталина нужно убрать, все равно его уберут»[1115].

Однако примечательно, что в середине 1933 года появляются очевидные признаки смягчения режима. Это объяснялось переломом в политических и общественных настроениях в пользу Сталина, желанием наладить связи с европейскими странами. Как писал историк Бордюгов, «намечаются попытки упрочения политического режима, как это ни парадоксально, путем освобождения его от тех крайностей, которые затрудняли обретение нового положения в Европе и заключение новых союзов»[1116]. Осенью возвратили в Москву из второй ссылки Зиновьева и Каменева, в декабре восстановили в партии. На XVII съезде они дружно каялись, наговорив, по законам того времени, на многолетние сроки. После съезда Бухарина назначили ответственным редактором «Известий», Зиновьев стал членом редколлегии «Большевика» (правда, вскоре прокололся замечанием по поводу Энгельса и был изгнан из редакции). Каменев, отказавшись от ответственной партийной работы, предпочел возглавить Институт мировой литературы, Литературный институт и издательство «Academia».

Смягчение режима проявилось и в нормотворчестве. В феврале 1934 года Молотов отмечал на VII съезде Советов, что ограничение избирательных прав — это временная мера, необходимая только до тех пор, пока старые эксплуататорские классы представляют угрозу. На тот момент это ограничение касалось двух миллионов человек, но скоро и эта категория должна была исчезнуть[1117]. Постановлением Политбюро от 10 июля 1934 года ОГПУ вошло как одно из подразделений во вновь созданный Наркомат внутренних дел. При этом НКВД лишался значительной части судебных функций. В тот же день постановлением